:: ФОТО-РЕПОРТАЖ С РОССИЙСКО-КИТАЙСКОЙ ГРАНИЦЫ
... Там полгорода — челноки, а другие полгорода — таможня. Там в багажниках машин перевозят медвежьи лапы. Там вместо канализации — выгребные ямы, а вокруг — степь. Евгения Соколовская отправилась на китайскую границу — в Забайкальск. Она тушила степной пожар вместе с пограничниками, увидела самую большую матрешку в мире и узнала, как живут там, где кончается Россия
Китайцы — молодцы
Так про них говорят русские. По ту сторону границы китайцы за 10 лет построили в чистом поле красивый город — Маньчжурию. Китайцы каждый вечер надевают национальные костюмы и синхронно танцуют в парке. Китайцы не пьют водку. Молодцы китайцы!
В Маньчжурии много современных высоток. Торговля бьет ключом, самый ходовой товар — продукты из России. Китайцы скупают алтайскую муку мешками, краснодарское подсолнечное масло канистрами, а шоколад «Аленка» — коробками.
Китайцы любят красный. К ним в магазин входишь по красной ковровой дорожке. Грязной и рваной, зато красной. Фрукты покупаешь под красным зонтом, а если наденешь красное платье, будут говорить «Куня красивая». Куня значит девушка. Если блондинка — тоже куня красивая, неважно, какое платье.
В Маньчжурию едут туристы со всего Китая. Там они чувствуют себя как за границей, а русские — как дома. Многие китайцы берут себе русские имена, большинство вывесок на двух языках и каждый продавец хоть немного понимает по-русски. В больших маньчжурских ресторанах есть вечерние шоу-программы, где, как правило, танцуют и поют русские. На одной из центральных улиц стоит памятник русским челнокам.
Но самое главное — матрешки. Их культ начинается с десятков сувенирных магазинов, уставленных матрешками китайского производства, и заканчивается парком, где стоит самая большая матрешка в мире. У ее подножия — матрешки, посвященные знаменитостям: Мэрилин Монро, Сталину и даже Иисусу.

В сонном и просторном Забайкальске все по-другому. Большинство вывесок не переведено на китайский, жители говорят только по-русски, ассортимент в магазинах скромный, а из развлечений только ресторан. Гостиниц мало, да они и не нужны — китайцы не задерживаются в поселке дольше, чем на несколько часов.
Почему Забайкальск не Маньчжурия?
У местных чиновников готов ответ.
Доходы от китайского погранперехода остаются в Маньчжурии и идут на развитие города. Все деньги, собранные на русской границе, отправляют в Москву. А это, по меньшей мере, около полумиллиарда рублей ежегодно — огромная для Забайкальска сумма.
— В бюджет поселения поступают всего четыре налога: налог на имущество, земельный налог, подоходный налог и акцизы. Плюс аренда-продажа земли и дотации. С этих денег мы и живем, — рассказывает замглавы Забайкальска по финансовым вопросам Ольга Писарева.

Забайкальский район по размеру как два Люксембурга и еще чуть-чуть. Забайкальск — самый крупный населенный пункт: 13 тысяч жителей. Большинство из тех, кто трудоустроен официально, работают на таможне и железной дороге. Поскольку офисы этих работодателей находятся в других городах, подоходный налог уходит туда же.
Земля тоже не приносит Забайкальску больших денег.
— Она до сих пор не разграничена, считается федеральной собственностью, а мы не можем выделить людям участки даже по программе «Молодая семья», потому что всю нашу землю скупили москвичи.
Московские компании — собственники бескрайних степей, окружающих Забайкальск. С землей они ничего не делают.
— Как я поняла, сейчас москвичи пытаются перепродать землю. Ищут покупателей даже за границей. А мы ничего сделать не можем — земля-то федеральная. У нас одна надежда — на то, что продажу признают незаконной.
С дотациями тоже непросто. Сначала федеральный бюджет отправляет деньги в край. Край распределяет их по районам. Районы — по поселениям. Это занимает много времени, а деньги нужны прямо сейчас.
— Недавно район нас обманул. Мы подписали соглашения, ждали дотацию. Заасфальтировали придомовые территории, купили уголь, а деньги к нам так и не пришли: район решил передать их другому поселению, — рассказывает Писарева. — Бюджет у Забайкальска дефицитный. Мы пытаемся закрывать бреши, но не выходит.
В этом году у поселка 52 миллиона рублей доходов, 56 миллионов расходов и 20 миллионов долгов.
Маниловская деревня
Так я про себя называю Забайкальск. Местные чиновники любят помечтать. Мечта номер один: кирпичный завод. Построили, открыли, закрыли. Почему? Оказалось, в Забайкальске плохой песок с глиной. Из такого кирпичи не делают.
Мечта номер два: деревообрабатывающий завод. Собирались, но не построили. Почему? Да кому в степи нужен деревообрабатывающий завод?
Мечта номер три: завод по производству чайников. Построили, открыли, закрыли. Сейчас в этом здании гостиница. Почему? Так вышло.
— Конечно, нам хотелось бы видеть в Забайкальске такое же развитие, как в Маньчжурии. Но с нашими доходами мы не можем даже починить канализацию, — говорит замглавы Забайкальска Ольга Писарева.
- Фото: Евгения Соколовская/Сноб
- Маньчжурия
Все инженерные сети поселка изношены на 85 процентов. На ремонт денег нет. Хуже всего с водой. Рядом с Забайкальском нет водоемов, поэтому водопровод пришлось тянуть с Аргуни (53 км). С китайской стороны на берегах этой реки работают несколько фабрик, которые регулярно сбрасывают в воду отходы.
— Мы, конечно, очищаем, но вода все равно грязная, — говорит Писарева. — Иной раз принимаешь ванну и даже своих ног не видишь. Я стараюсь добавлять побольше пены. Так красивее.
Многоквартирных домов немного, а в тех, что есть, зачастую до сих пор нет канализации: на каждые четыре дома по одной выгребной яме. В нее же бросают мусор. Чистить выгребные ямы трудно, поэтому поселковая администрация готова благоустроить дома, но ей нужна финансовая помощь от собственников квартир. А они не могут договориться.
— Очень тяжелый здесь народ! — говорит замглавы Забайкальска по вопросам ЖКХ Екатерина Булатова. — Вот убираем мы выгребную яму. Выходит из подъезда мужик чуть живой — здесь, видимо, все вечно пьяные. Подходит к бордюру, высыпает за бордюр мусор, обколачивает о бордюр ведро и пошел. Мы говорим: «Вы что делаете?». Он: «Пошли на…» — и уходит.
Жители частного сектора должны заключать договор с управляющей компанией, которая будет вывозить мусор. Но за это нужно платить, поэтому забайкальцы предпочитают выбрасывать мусор в ближайшую яму. Или еще проще: из окна на улицу.
— Люди не понимают, что у нас приграничный город, что здесь все должно быть чисто, — сетует Булатова. — В основном-то в Забайкальске все приезжие. Куда не плюнь — нерусские. Армяне, азербайджанцы, осетины, грузины — вот такой контингент. По центральной улице 72 магазина и ларька, и все армянские. И все не хотят за собой убирать.
Мечта номер четыре: мусороперерабатывающий завод.
Наши китайские друзья
Так русские полушутя-полусерьезно говорят о китайцах. Китайцы называют русских «дорогими русскими друзьями».
В 2005 году китаянка Фан Шу Тин в рамках программы по привлечению иностранного капитала взяла в аренду 40 гектаров земли на окраине Забайкальска. По плану через 10 лет на этом месте должен был появиться микрорайон Шэн Ши: несколько пятиэтажных кварталов социального жилья с бизнес-центрами, школой и детским садом. Пока построили только два корпуса первого квартала — стройка встала, когда выяснилось, что в Шэн Ши нельзя подключиться к сетям водопровода, канализации и отопления.
— Технические условия, выданные администрацией еще до начала строительства, невыполнимы. Труб, к которым мы должны были подключиться, просто нет. Мы бьемся уже 10 лет. За это время сменилось три губернатора и изменилось законодательство, — рассказывает Анна, российский партнер Фан Шу Тин. — Сейчас ждем бумажку из федерального министерства. Когда дадут, может дело сдвинется с мертвой точки.

На первых этажах жилых домов должны быть офисы, но пока там только макеты несбывшегося микрорайона и фотографии Фан Шу Тин. Одно из помещений украшают три портрета в рамках: Мао Цзэдун, Си Цзиньпин и Владимир Путин. Из окон открывается вид на Китай.
Мечта номер пять: Шэн Ши. Пока же большинство забайкальцев живут в частных домах. Чуть отойди от центральной улицы — гнется на ветру крапива в человеческий рост. Кругом разбитые проселочные дороги, мусор и почерневшие деревянные заборы. Людей не видно, машин мало, слышно только собачий лай.
По улицам ходят коровы. На железнодорожных путях — коровы. Под проливным дождем — они же. На земле лепешки навоза. В центре меньше, на окраинах больше. Дороги разбитые. После дождя они как море.
Вечером в воскресенье не достать ни книги, ни журнала. На весь поселок один газетный киоск. По выходным он закрыт.
— А я-то как страдаю! — жалуется таксист. — Моих сканвордов не купить. Раньше были фирменные, «Крот». А теперь бабка из киоска заказывает только один экземпляр, и его всегда забирает какая-то девушка.
В ресторане «Золотой лотос» два идеально пустых этажа. Чайник чая — это два пакетика «Принцессы Нури», залитые кипятком. Лапша по-китайски — это заварной «Роллтон», уже холодный, с яично-помидорным соусом. Цены московские.
Основной общепит — бурятские придорожные кафешки на выселках. Там всегда много посетителей, в основном дальнобойщиков. Кормят порой вкусно, порой не очень, но всегда дешево. Туалеты на улице, и от их запаха из глаз текут слезы.
«Мап»
Так называют границу. МАПП — многосторонний автомобильный пункт пропуска. При запросе «МАПП Забайкальск» в гугле вторым вариантом выпадает «МАПП Забайкальск взятка». Говорят, в Забайкальске сажают по одному таможеннику в неделю. Еще говорят, что никто не любит пограничников.
— А случись чего — мы первая помощь на все случаи жизни. Палочка-выручалочка! — жалуется пограничный офицер.
Он приехал вместе с дюжиной своих подчиненных тушить степной пожар. Летом в Забайкалье сухо и жарко: к пожарам и запаху гари привыкли, но тушить все равно надо.

Издалека пожар как дымок от костра, вблизи — столб дыма. Горят 800 гектаров, на них десятки стогов сена. Пожар тушат таможенники, добровольная пожарная дружина и фермер в трусах — всего около 20 человек. Настоящие пожарные на пожар не приехали.
— Сказали, пока огонь не дошел до стоянки скота, их это не волнует. Но когда огонь придет туда, будет уже поздно, — возмущается пограничный офицер. — Сколько тут моих людей, сколько техники, а? И все-то мы плохие.
Кэмел
Это забайкальский челнок. От английского camel — «верблюд». Каждый, кто въезжает в Россию из Китая, может беспошлинно привезти с собой 50 килограммов багажа. Этим пользуются местные торговцы: им дешевле нанять кэмелов, чем ввозить товар по всем правилам. А забайкальцам проще кататься туда-сюда, чем искать работу.
Таможенники обязаны бороться с кэмелами, но доказать, что кто-то везет 50 килограммов вещей не себе, а в магазин на соседней улице, не так-то просто. Поэтому на практике все сводится к тому, что кэмелов заставляют показывать содержимое своей поклажи и рассказывать, кому и что они везут.
- Фото: Евгения Соколовская/Сноб
- Челноки на русской таможне
Кроме постоянных кэмелов есть кэмелы сезонные — школьники, для которых это хорошая возможность подзаработать на каникулах. Одна из них — одиннадцатиклассница, которая кэмелит второе лето, — согласилась рассказать о своей работе на условиях анонимности.
— За одну поездку платят тысячу рублей. Бывало, мы ездили в Китай по три раза за сутки. Как-то раз простояли на границе двое суток: китайцы почему-то долго не пускали, водители даже бунтовали. На таможне ничего не объясняли. Я тогда все время проспала.
Контрабандисты везут в Китай медвежьи лапы, в Россию — запрещенные таблетки для похудения с психотропными веществами. Самый верный способ застрять на границе — приехать вскоре после их поимки.
Временные кэмелы ездят по временным визам — так называемым туристическим спискам. Постоянные — по годовым. Стоимость зависит от сезона, но не больше 16 тысяч рублей с человека. На одном автобусе в Китай могут въехать до 40 кэмелов.
— В моем классе кэмелят вообще все. Когда человек постоянно кэмелит, таможенники начинают его узнавать. Но это же как бы законно… Правда, в моем загранпаспорте заканчивается место для печатей, придется менять. У кэмелов, которые катаются круглый год, всегда есть по два-три готовых паспорта.
Если машин на границе немного, кэмелы могут задержаться в Маньчжурии подольше — на три-четыре часа. Наниматели кэмелов разрешают им вывезти из Китая только одну маленькую вещь. Остальной 50-килограммовый багаж — товары на продажу. Чтобы у таможенников было меньше вопросов, кэмелам стараются давать разнородный товар.
— Иногда попадается одинаковый, прям упаковками. В таких случаях мы говорим таможенникам, что семья большая. Это обычная игра: кэмела́ делают вид, что вывозят товар себе, а таможенники делают вид, что они в это верят. Но иногда товар конфискуют — обычно одинаковые вещи, которых больше всего. Когда пошла волна вывозить спиннеры огромными коробками, некоторые таможенники их забирали. Если у кэмела конфискуют товар, он должен заплатить за него китайцам. И еще штраф.
Несмотря на все трудности кэмельской жизни, забайкальцы не хотят зарабатывать деньги по-другому.
— Все мои люди из деревень, с поселка никто не работает. Жители Забайкальска избалованы Китаем, на границе деньги легкие, — рассказывает владелица «Даниловской хлебопекарни» Мария Данилова.
У нее три магазина, 15 пекарей и 18 тонн хлебобулочных изделий в месяц. За 12-часовую смену пекарь получает тысячу рублей. Средний кэмел зарабатывает 30 тысяч в месяц. Пекарю за эти деньги пришлось бы работать без выходных.
Нерусские
Так называют всех, кроме русских, китайцев и коренных жителей этих мест — бурятов. Нерусских недолюбливают, хотя напрямую об этом не говорят.
У Николая Гантимурова магазин в вагончике и около 200 голов: коровы, бараны и кони. Он держит хозяйство вместе с двумя другими фермерами.
— Мы нерусским мясо не сдаем, цены не подымам. Свинина до 300 рублей за килограмм, говядина — 250 рублей. И все свое, свежее.
За день у Николая покупают около 180 килограммов говядины. Зимой берут больше, летом — меньше. Днем он продавец в магазинчике, вечером — фермер.
В 2013 году в Забайкальске появилась ветеринарный врач. Она начала с прививок скоту. В вакцинах, как потом выяснилось, была слишком большая доза лекарства.
— У меня большое поголовье положили. Только лошадей около 45 голов отравили. Ну че, Россия же, Забайкальск же. Здесь никому дела нету. Все были — и газета приезжала, и краевая ветеринария, и чуть до Москвы не дошло. Меня вызывали. Ну че, три месяца прошло, они позвонили и сказали, что срок давности вышел.
По словам Николая, когда животные заболели после вакцинации, ветврач убеждала его сдать хозяйство на Даурский мясокомбинат.
— Там простая теорема: чтобы продукция комбината была умеренная в цене, они должны мясо покупать по дешевке. Мы за копейки не хотим сдавать, а за нормальную цену они мясо не берут. По большому-то счету, ничего нам не дают делать. Даже этот вагончик — как бы считается, что мы его поставили нелегально. Например, нерусским разрешили на теплосети построить трехэтажный магазин, а нам, колхозникам, это место не дали.
Друга, корефана, капитана
Такие обращения появились в китайско-русском языке за годы сближения двух стран. Китайцы зарабатывают на русской культуре.
Единственный человек в Забайкальске, которому удается хоть немного заработать на русской культуре, — башкирка Лилия Захаровна. Четыре года назад на своей летней кухне она устроила небольшой музей из дореволюционных и советских вещей, которые много лет собирала сама. Затем Лилия Захаровна организовала бабушек и гармониста петь русские народные песни во дворе, соседского Данилку танцевать национальные танцы, а его друга Вадика — расписывать деревянные предметы под хохлому. Так в Забайкальске появился центр русской культуры, в который летом привозят китайских туристов. Их встречают с хлебом-солью, дают примерить национальную одежду и проводят экскурсии по огороду.
- Фото: Евгения Соколовская/Сноб
- Ансамбль центра русской культуры в Забайкальске
— Группы бывают разные, — рассказывает Лилия Захаровна. — Когда пять-шесть человек приезжают, а когда — 50. Те, кто постарше, хорошо говорят по-русски, многие в Москве учились. А вообще-то такие же люди, как и мы.
— Только в другой стране живут, — добавляет Данилка.
— Так-то китайцы приветливые, редко когда нет, — продолжает Людмила Кирилловна, одна из участниц ансамбля. — Русские песни поют на китайском — «Катюшу», «Подмосковные вечера», «Ой, цветет калина». Мы поем, они подпевают. А когда и песни нам заказывают.
Друг друга бабушки называют красотули.
— Галине Павловне — 84, тете Маше — 86. Маленько не слышат, но все равно выступают, — говорит Лилия Захаровна. — Остальные-то помоложе, но все равно — возраст. Тетя Маша знает очень много старинных песен. Иногда даже слезы пробивают, когда они поют. Я очень их люблю, выросла на их глазах, помню их молодыми, красивыми. И сейчас они тоже красивые! Будут ли еще такие люди?
«Жизнь, она не кончается, / Жизнь, она продолжается…», — поют бабушки. В огороде кукарекает петух и мычит теленок. Рыжий кот Василий Иванович позирует на камеру. Небо затягивают тучи.
— Завтра день пророка Ильи, значит будет дождь, — объясняет Мария Федоровна. — Нам родители говорили: «Илья в воду нассал, не вздумайте купаться».
Летняя кухня, где расположен музей, продолжает работать. Лилия Захаровна печет хлеб и сладкие булки, которыми угощают китайских туристов. Во второй комнате — единственный на весь Забайкальск музей.
— Я люблю, чтобы вещички истинно народные были, не люблю покупные. Категорически против матрешек из Китая. Китайцы иногда спрашивают: «Где купила? В Маньчжурии?» А я отвечаю, что здесь ничего китайского нет. Жаль, нет места, чтобы все экспонаты разложить и подписать. Хочу накопить денежки и построить помещение побольше. Попробую открыть ИП, может тогда смогу что-то сделать. Чиновников просить не хочу, а так-то они могли бы сами инициативу проявить.
Муж Володя и соседи полностью поддерживают Лилию Захаровну. Муж может и на гармошке сыграть, а соседи просят поставить микрофон, чтобы всем было слышно.
— Когда мы начали работать, столько было восторженных откликов! Песня у нас с семи утра льется, и люди радуются.
Конец России
Забайкальск — это еще не конец России, как говорят забайкальцы. Россия заканчивается в Руднике Абагайтуй.
До Рудника 40 километров по проселочной дороге. Это больше часа на уазике. Всю дорогу по обеим сторонам от машины желто-зеленая степь под палящим солнцем. В кабине пахнет пылью. «После такой дороги сразу надо в баню!» — весело говорит водитель.
Пенсионерка Марина Андреевна живет в Руднике с самого рождения.
— Изменился ли Рудник за это время? Ой, и не спрашивайте! Все изменилось. Работы вообще никакой нет, разве что торговля. Остались одни старики, нам некуда деваться. Сильно пьющих нету. А на что пить-то?

Рудник Абагайтуй построили в советское время, чтобы добывать красивый минерал флюорит. Его используют и в ювелирной промышленности, и в космической, и в оборонной. В поселке была горно-обогатительная фабрика, где Марина Андреевна проработала всю жизнь. В 1990-е фабрику закрыли, и теперь никому не нужные фиолетовые кристаллы флюорита валяются под ногами. Подходить к заброшенным шахтам опасно — могут обрушиться.
— Работали-работали и ничего не заработали! Бывало, чтобы дать план, работали и в субботу, и в воскресенье. А сейчас никому ничего не надо. Такой рудник загубили! У нас все было: и клуб, и двухэтажный детский сад со всеми удобствами. Клуб-то как разобрали! Как взгляну на него, у меня все в душе поворачивается.
Глядя на абагайтуйский клуб, можно подумать, что в деревне была война. Не уцелело ни одного окна, битые бутылки как мины. В бывшем спортзале пахнет навозом, а на стене граффити: «Пусть знают, что мы есть».
В Руднике ловит только китайская мобильная связь. На все село один таксофон, да и тот работает через раз. Автобус до Забайкальска ходит два раза в неделю. Интернета нет, водопровода нет, больницы нет.
— Какая же скорая к нам доедет?! Недавно женщина умерла прямо на крыльце. Пока дозвонились до скорой, она и скончалась. Но вообще-то мы сильно не бедствуем: хлеб есть, на молоко хватает. Ничего!

Напротив дома Марины Андреевны продуктовый магазин без вывески. В магазине обсуждают политику. Продавщица показывает пухлую тетрадь, куда записывают, кто и сколько взял в долг. На обложке триколор и двуглавый орел.
— Это Путин нам эту тетрадку дал! — иронизирует продавщица. — Кто-то долги отдает, а кто-то и не отдает. Магазин держать никакого смысла нет.
В Руднике Абагайтуй живут 130 человек. Одно рабочее место дает почта, еще шесть — школа-девятилетка, где учатся 10 учеников.
В администрации Рудника работает один человек — глава администрации Светлана Суркова. Из-за сокращения финансирования ей пришлось перейти на однодневную рабочую неделю. Доходов у села нет, только расходы: порядка 700 тысяч рублей в год. И 140 тысяч рублей долгов.
«Единственная у меня просьба, — жалуется Суркова. — почему-то все поселения попадают в программы. Я хочу, чтоб мое поселение попало в программу по переселению из ветхого жилья. Чтобы мои пенсионеры хотя бы год-два пожили в хороших домах.
И еще единственная у меня просьба! У нас есть горный отвод, "Калангуйский плавшпат", который купил какой-то хозяин. Вот если б я нашла этого хозяина, я б брала с него земельный налог. Доход бы у нас появился. Этот отвод два раза перекупали, и я теперь не знаю, к кому обращаться. В районной администрации тоже не знают. А старый хозяин не говорит, телефон сменил. Видите, как делается? Им же невыгодно платить за 60 гектаров земельный налог — это примерно 100 тысяч рублей в год.
И еще единственная просьба. Если б кто-то взялся за разработку флюорита, у нас появились бы рабочие места и доход. А сейчас… наш Рудник, наверное, самое плохое поселение в районе.
И вообще. Как-нибудь посодействуйте, чтобы к нам провели связь. Нет ведь никакой! Я уже куда только ни обращалась, где только ни была».
Комментарии
Гость написал Постоянная ссылка (Permalink)
Захватят ли Сибирь кетайсы или нет? Вот вопрос вопросов.
Гость написал Постоянная ссылка (Permalink)
Navradlyi. Russian smozhet kogda nada chelknuyt Chinu po lbu
Гость написал Постоянная ссылка (Permalink)
Все таки у русских с китfйцами особенные какие-то отношения.
Гость написал Постоянная ссылка (Permalink)
И впрямь: ПАЧЕМУ?
Жирег написал Постоянная ссылка (Permalink)
Мне кажется у китайцев сегодня не самое уважительное отношение к великому русскому народу
Гость написал Постоянная ссылка (Permalink)
Это почему????
Жирег написал Постоянная ссылка (Permalink)
Вы посмотрите на руины, остатки всех этих советских клубов и прочего... Брошенные поселкти. деревни. А ведь все это прежде, при СССР если не цвело, но хотя бы функционировало. А теперь?