Брат на грани белой

/трактат об исследовании к предисловию/

 

..как не раз упоминал

известный сказитель-баксы Асы Бань-Ян

 -"i'm not this man who can to make a time"

"..пишите страшно

и будет вам воздаяние праведных

на скрижалях железных.. “   

Сомнительный первоисточник

 

Эпиграфы обычно пишутся, чтобы подчеркнуть авторскую начитанность классики, многостаночность, говоря языком заводской печати; о ней ностальгически вспомнится в нашу пост-идейную и безукладную контемпоральность (1).

Правда, не здесь.

Umdrehen!

Как было сказано, “the man who’m could to making time”, что неверно, но:

 – в английском довольно много гласных, что позволяет делать написанное жиже, черствую корку не всякий зуб возьмет, и там же, мощный набор артиклей позволяет придать налет сакральности самой банальной фразе.

Как жаль, что Арсен Б. не пишет на английском! – обставил бы Редклифф, Уолпола и Дина Кунца!

Но и на местно-чтимом хорош. На нем легко и свободно работать с жидким временем, аморфной реальностью, короче, творить степную готику в отдельно взятой юрте акына-прозаика.

Что пред нами:

 - обзор очевидца или очерки сочинителя?

Здесь забавная разница, принятая сразу. Например, читая Герберта Уэллса или Кена Кизи, чувствуешь, что перед тобой репортаж, а к примеру Жюль Верна или г-на Солженицына, сразу понимаешь, сочинители.

Ни в коей мере не ставлю очевидца выше фантазера, притом и Уэллс, и Верн, оба не о реально-со-бытии, но знаете, погружение в случай дорогого стоит.

Вот хоть Куприна спросите. Единственно, Гранатовый браслет сентиментально-чувствительная фантазия от первого до последнего слова.

Да ладно, господа суконные реалисты: Александру Ивановичу позволительно.

А вот Антону Павловичу, извините, нет. И потому ставлю Записки психопата несколько выше Палаты №6. Мое дело, важно право последнего слова, “damnatis verbum ultimum accedit ad!” – Гай Цезарь Германик, любимый автор.

 

Дурдом от Баянова хорош и живописен, это вам не мрачные чеховские палаты или паноптикум по Кизи, а наша здоровая (прости, Господи) алма-атинская бытовуха.

Отечественная дурка проста и человечна.

Здоровый клинический интерес выражения «...не дай мне Бог сойти с ума…», только от чего же не дай? Очень даже дай, там иногда весело, и в основном интересно. А вообще говоря, кто из читающих здоров?

Сидят над унифицированными значками сонмы дешифровщиков перевоплощая авторские криптограммы в визуально-чувственное Я.

Ну с ними ладно, тихие придурки.

А громкие идиоты, блогеры с египетскими кучами from-ass-in-word&out?

Кто же нормален в этом мире? – правильно, и вы неправы.

Животные тоже нездоровы.

Во-первых, они уживаются с людьми, во-вторых о них тоже пишут. Мир замкнут в тексте и над всем этим ржущий Моисей из фильма Стива Бублика -Танец со Скрижалями-. Читать-то он умел, но египетскую грамоту, а тут ему выдали тексты на иврите.

Записки психопата очень похожи на Картинки с выставки Модеста Мусоргского в исполнении Emerson, Lake & Palmer. Т.е. классический дневник визионера – парафренолога в безумной аранжировке литературного арт-рока. Бытовые детали смачны, от мизансцен бодрящее амбре натурализма (о плачь, Эмиль Золя), но не оторопь берет, а восторг. Благодаря рассказчику ты бредешь как в резиновых сапогах по клоаке, так что ноги, в смысле чувства, остаются чисты.

Клоака суть что? – внутренний скрытый Город, который не лезет на поверхность, а делает полную жизнь всего. Вверху блистающий Ян, под ним клокочущая Инь и гармония Небес состоялась. Рассказчик живет в обеих мирах, герои где кому повезло, и нет для нас разницы, любезный читатель.

Кто Гуля? – сразу обращаем внимание на точность имени. Оно привязывает нас к Алма-Ате, ибо где еще, и к восточной мифологии, конечно. Гуля, гуль – оборотень пустыни, чаще всего принимающий образ женщины, Астарты и Джульетты.

И она настоящая, брат, где бы ни был ее истинный мир.

А Джей, спросите вы меня, Йорик–поводырь автора?

Здесь, мессиры, я вас опять отошлю к музыке. Вот Картинки с выставки обитают в двух мирах сразу, классики и по Эмерсону.

Какой из них настоящий?

Впрочем, не Картинки.

Бетпак-Дала группы Дос Мукасан!

 Слушайте и соображайте в каком именно воплощении реального все происходит.

Dasein!

Секс циклопов

(Кум Кала)

Пирсинг, тату, борода, подозрительные выпуклости, где получится. Затеряться в толпе, чтобы никакая сука не узнала - я устал быть! Человеческой особью.

Я муляж, высокое абстрактное, dasein без явных очертаний. Мой трехлетний смартфон старше меня вполовину, мне не нужны долгие вещи, они сохраняют память, и что хуже всего - прошлое. А от прошлого до старости, знаете, даже не полшага.

А смерти нет, андроид бессмертен, ИИ вселенская ампула, а за стеклом ампулы ничего нет. Там Бог, а Он не доказуем; нет даже ин-версии Тэнгри в массивах приложений. Android - случайное название от Google? - ты дебил? ..извини забыл.

Ты частное общее.

Nuova, Vita Nuova, вот дятел Данте.

Да что с него взять? В 14-м веке что угодно можно было nuovo обозвать, жизнью тем паче.

А как ожить из безличия сейчас? Для начала ab nomine, обрести имя.

 

Умение имен, иначе не скажешь, писателя Баянова: Джей, Боб, Тим и Йоко, Джон и Ли, даже Мурик - шедевр! – дает образный эффект мгновенной отстраненности от героев с полным вхождением в мир «их» событий.

Назови А-н Б-нов своего героя Ъ, а героиню Ь, читатель воспринял бы имена сакральными знаками тюркской космогонии, найдя для них внятную форму звука.

А. Б. спокойно ныряет в мистику. Нет чувства «художественности», редкий момент. Разве бытовые поэмы Сергея Довлатова? - дают то же ощущение календарного реализма. Но, вот не был шаманом Сергей Донатович, а может и умолчал в прозе. Хотя о гранях пития он знал не менее чем я – случайный Пушкин не обращайте.

Пейзажные зарисовки даются немногим литераторам, Достоевский к примёру не пытамшись. В Кум Кала panorama-stories натурное как такыр, даже в запахе не ошибешься. Отчего-то приходят на память морские новеллы Синтаро Исихары, некогда губернатора Токио, и знаковой фигуры правящей ЛДП, что не помешало быть выдающимся авантюристом и литератором. Мистиком он тоже был приличным, в том смысле, что для него не существовало мистицизма. Ту сторону жизни он видел как и эту, не проводя черты и не впадая в камлания.

Дар редкий, да не исключительный, автор подтверждает.

Пусть токиец пишет о море, алма-атинец о пустыне, но в чем-то как одного пера кузены, главное к потустороннему верное отношение, они его просто не относят.

Так, само у себя живет.

Сюжет пустим по ведомости археологии архетипа. Раскопки кургана у озера Балхаш, как и любого прочего ведь не только материальные артефакты дают, иные тоже. Их археологи не ждут и напрасно.

У многих, если не у большинства жизнь как густой перхотью присыпана непонятными страхами. Не мудрено, паноптикум с нами, вопрос случайно столкнешься или намеренно заглянешь? Ведь и та вселенная не без юмора.

Заваливает неофит, начитанный и насмотренный искусственным кошмаром, а тут здравствуйте, настоящее, от циклопов Итаки сущее. И не важно где, в городе, в ауле, на раскопках хрен какого городища или в туннелях под Старой Площадью. Настоящее хорошо бы знать, как наш гид Арсен Б., благо не жаден, делится напропалую.

А что еще свежо у нас на достархане?

Воплощенное плотоядие, плоть, пожираемая плотью во-плоти, и она же текст саморождающийся во-глуби текста. Все это напоминает не матрешку, а «дьявольские шары» из бывшей провинции Кантон в Китае. И, не забудем о главном: все натуральное, от живых ликов писанное и что немаловажно, не дурным языком фантазера, а чистокровного репортера.

Редкость, господа!

Слушайте Dark Side of the Moon, там все тоже, только английскими нотами.

 

Cross Magnis Cruisiders

(Книга темных заклинаний)

 

Ховард Ф. Л. едва приоткрыв Книгу сразу признал бы в Арсене Б. своего брата по батискафу морей Ктулху. Ведь что отличает А.Б. и Х.Л. от буквофлопов, изрыгающих фэнтези? – конечно!

Натуральная достоверность событий.

Или летописная ясность; хотите верьте, а хотите – Урсулу Ле Гуин читайте, уверяю, это чтиво определенно прописали вам!

..Абдул Альхазред (Abdul Alhazred, конец VII века — 738 год), Безумный Араб, автор Некрономикона; здесь историчны и личность и трактат. В отношении Книга темных заклинаний (Китаб нубат аль-залам) утверждаем: так и было, dixit!

Итак, к предмету.

Герметическая проза ab ovo, образующая единое самозамкнутое пространство по Гермесу Трисмегисту, первопознавателю миров. Вся жизнь стекло и амальгама, на стекле зримое, на амальгаме потаенное, а вместе – зеркало, обычное, то же, что в вокзальном туалете. И без левых заклинаний, мы жизнь амальгамы читаем в арсеновской прозе. Журналист в запаре от несданного материала и, не тряся амулетами над огнем и, без мухоморного отвара, что пили из бубнов и рогатых шлемов жрецы бродяг, коноводов и похитителей велосипедов, банально по бытовухе проваливается в такое иное, куда и Рерих с Кастанедой Блавацкую не гоняли.

 - в Алма-Ате не было средневековья. Не звенели по булыжникам подковы разных там шевалье и кабальеро, не шуршали плащи тамплиеров в подворотнях, не прыгали из седел прямо в окна второго этажа разгоряченные страстью доны – в смысле яви.

 А вот Не-Яви, Того-что-Рядом всегда и нигде, так сколько угодно, по Чатал-Гуюку столько в полночь не шастает. И где же оно? – не только в строящемся метро, старых кладбищах и корявых домах с разнобокими скверами, что не понять на чьих костях стоят, но и под крышкой ноутбука.

Какого? - твоего, антропос.

И героя нашей повести, конечно.

<succubus/incubus~al-Hazred>

..с известковым лицом, залепленным черным снегом неотвратимо приближается она.

Албасты.

Дева-из-Смерти? – но ведь смерти нет, труп Ильича под формалином мне порукой. Медновласая, с бледной кожей, классическое изображение дьяволицы, и тут прореха. Так себе, незнакомая алма-атинка, чистая богема, чувиха с самокруткой на флэту у знакомого чувака. И снова нет. Порождение неведомого, дэва из ведьмовской юрты на крепостных развалинах.

Само это сказание о старой киргизской крепости в новелле отдельная анфилада в лабиринте и непрошенная параллель с Гипогеем на Мальте. В тамошнем Храме Смерти уровней не считали, пытались исследовать, сотой доли не прошли, да и забетонировали к хренам, от греха подальше.

Очень понимается, насколько автор действительно знает материал, не по верхам. Все звучащее в степи от неведомых пращуров ложится строкою ясною на чистый лист. Слова спиралью вьются по колодцу, куда, дна не видать.

Пергамент, шагреневая кожа, имя розы.. летописи очевидцев.

Рекомендую послушать Minstrel in the Gallery группы Jethro Tull перед употреблением. Единым духом пронизано, до ноты слова в тексте смыслов.

 

Читали ли вы Голема?

Про Ангела Западного Окна и спрашивать не стану. Ну и Мурнау понятно не смотрели.

Густав Майринк пражанин вечного средневековья, хронист, наследник бен Бецалеля. Да что нам каббала Старой Праги? – вон своего добра на талмуд от Тэнгри, хоть ДОКТОР СМЕРТЬ И ПЕЧЕНЕГИ.

Как тебе, Густав?

Не спится?

Не будем говорить о привидениях и кочующей ментальности, все не то. Вот, что общего у Теотиуакана и Иссыка? Но покажи любой барельеф тольтекского городища случайному номаду, он тебе сразу имя духа назовет, и за что конкретно этот дэв в том мире отвечает.

Казалось бы, повесть о путешествии во времени и этюдах превоплощений, на самом деле об экскурсии под кожу.

Турлаги, термезы, привратники Великого Холода, только ливреи по континентам разные носят.

Эпизоды – клики и всплески, замечательны. Джек Дэниэлс, конская колбаса, Кит Ричардс и улично – фонарно – печатная муть с квартирами персонажей, дают такой аромат, что номер года и названия улиц можно не ставить.

Портреты персонажей по тому же ведомству, ассоциации по живописи? – Отто Дикс, немецкий экспрессионизм.

В перипетии повести посвящать смысла нет, параллели конечно забавляют.

21 грамм Алехандро Иньяритту, пражские легенды, вестник холмов Колин Уилсон и музыкант Баянов.

Сюжеты, коллизии, персонажи, о чем все?

Да об этом.

О Жизни.

О Смерти.

О настоящем.

 

~l’intrusion~

_для кочевника не существует линейной последовательности. Есть великий круг кольца и каждый сегмент может быть выбран в любой момент волей и прихотью. В кольце нет влево/вправо, вперед\назад, есть только само движение. Куда падают лучи, там и проблески.

В любой цепи все звенья равны.

Вмешательство, говорите?

<..подчиненное, сложное, сложноподчиненное. может быть роман Стива Кинга -Сияние- был написан исключительно для того, чтобы Джек Николсон создал из себя дорический кинообраз и после в каждую роль входил поступью Каменного гостя, вытесняя все прочее, включая и сюжет, ибо нахрен, на обочину экрана и взгляда? ведь после что бы мы с ним не смотрели, ждем исключительно Джека и не его игру, а чистый эпос, Илиаду в камне или колонну Траяна, реально величины смежные. собственно, не апологетика Джека, просто внятная передача зримого объема.

ну и зло, обычное зло, без заглавных букв и восклицательных знаков на мягком кончике. ведь что в Сиянии? - зло провинциально, на отшибе, в глубинке, в сраной провинции бог весть какого штата или мурманской области, тут ровно.

там его атомы, залежи, россыпи, руда.

там добывается, плавится, потом уже куда там в центр.

оттого Джокер не пугает, Триер трещит, да и стихийные бедствия (природные, правительственные) так себе, стихийны.

а вот там, в провинции забытой, в отеле, деревне, под рюмочку себе как ключик, да хоть и по трезвяне одиночества (привет Макондо), вот оно, живое, вот он, страх..>

..и в Казахстане есть все:

 - вот на таком немытом полустанке, степном до скрипа пыли под ногтями, где сам Момус, имя ему Легион, высадит нашего разностороннего гитариста. Разностороннего в смысле что везде любит парень заглянуть: и по эту сторону, и по ту.

<..Клоуны, Джокеры, Кролики и облезлые сенбернары, ломящиеся в дом прямо с Pet Cemetery; беда стране, где коренное потустороннее грохнули вместе индейцами, а староанглийское не прижилось. Новые демоны всегда требуют новой крови, потому отстрелы в школах заполняют паузы между кассовыми сборами. Вот Корея и Япония да, сакральная нечисть обалденно прижилась в новой виртуальности восточного неореализма. Затем и массовых отстрелов нет, все жертвы принесены еще в эпоху Токугава.>

В степи то же.

Курганы насыпаны, жертвенные бараны зарезаны, городища дышат старой кровью, новоселы им ни к чему, ну а духи мест кого хошь навестят, или подскажут чего.

Станционные приключения гитариста вполне в духе советского рассказа, я слышу клёши Шукшина, но очень отдалено, а дальше camera di tortura, по Эдгару Аллану П.

А.Б. не упрекнуть в синкретизме, зато синергетика стиля – моё почтение!

 

Натурализм завораживает как скальпель хирурга, а грань тонка - до лавки мясника. Потому инструмент мастера, любителям не трогать. Если скажем сравнивать в музыке, то у Sex Pistols каждый рифф и крик шедевр, ну а Pussy Riots?, короче, вы в курсе. Сцены повести не для эстета, тем не менее отторжения нет и вряд ли у Гиляровского сцены Хитрова рынка смачнее, современников увы, и не припомнить. Важно что? – автор не упивается грязью человеков, не орет – гляньте, какой я смелый, я Сартр без Камю и камуфляжа! – просто делает стыдное видным, этак по-диогеновски, без листиков на причинных местах.

Вообще у Арсена Б. длинная камера, впору Тарковскому, да и сюжетные коллизии от хлюпающих пустырей фильма -Сталкер- до залета в -Легенду о Нараяме- Сёхэя Имамуры, помнит кто такого?

Внутренний, лучше нутряной, трип Красной шапочки обставит и Alice Cooper’a, и вечную сагу о Клоунах и Кроликах см. Rob Zombie, House of 1000 corps. Дурное дело сравнивать литературу с литературой, лучше читанное со слышимым и наглядным. Кстати, эта новелла в новелле стоит особого внимания. По нагнетанию сюжета она как раковина внутри лабиринта, любого Тесея превратит в желе, но.

Безнадеги нет нигде.

И кажется за каждой строчкой – вот он сейчас, солнечный зайчик.

Или Creedence Clearwater Revival Band, I heard it throw grapevine, не по сюжету, так по драйву.

--

-Вся правда о говорящей собаке- натурная поэзия, можно говорить об элегии или сонете, уж как заблагорассудится. В лирике есть одно любопытное свойство, полнота восприятия не зависит от количества строф. Лучший пример рубаийят, прочел четыре строки и как охапку времени проглотил, а в нем трактат Мертвые души с примечаниями и предисловием, что также верно и в обратном. Довольно много рассказов О. Генри читаются как хокку, только написанных языком кольта и прерий. На мое же прочтение идеально легла лондонская команда Archive альбомом Call to Arms & Angels.

Как и в повести жанровая полифония, да что она. Такой уж большой шаг от Тропика Рака Генри Миллера до вершин соцреализма Алексея Толстого? – шагнул, ступеньку не заметил. Стоит обратить внимание на другое, как при чтении той ли иной зарисовки шуршит газетный лист.

Школа, господа!

-

Ноктюрн, едва ли не самая утонченная музыкальная форма. Но знаете, не все же ноготками Шопена Steinway перебирать, есть Harlem Nocturne и саксофон Джона Колтрейна, даже электро кобыз Ляйли Тажибаевой, пожалуй, самый идеальный инструмент к любому музыкальному жанру. Как же определить эту повесть А. Б.?

Да никак, фронтир, джентльмены. Пейте виски, седлайте мустангов и скачите в прерии, там все ответы.

 

..два разных клоуна никогда не сыграют похоже одну и ту же репризу. Так же и два наблюдателя одного облака выскажут совершенно разные впечатления и, это особенно интересно, менее всего они совпадут с тем, что увидели вы сами..

..

Интересно, как много нужно, чтобы страна и литература воспринимались за одно? Свои пристрастия ясны, Ремедиос, полковник Аурелиано Буэндиа, знаковые имена, без которых сама жизнь не понятна. Что и прошла большей частью в Макондо, менялись только самоназвания городов.

Но Маркес и America Latina конечно безусловно равны.

С Парижем мы проассоциируем Дюма? – парадоксально! Казалось бы, есть и фундаментальнее столпы парижского арондисмана французской литературы, но как Париж, так все – Дюма. И еще Эдит Пиаф, правда та, кажется, не писала.

Очень красиво звучат понятия питерская и московская проза. Забавно правда, что питерскую прозу создал заезжий каторжанин с неустойчивой психикой, к тому же предпочитавший петербургским дворам и трактирам рулетку в Баден-Бадене. А московская проза у нас ассоциируется с чуваком, который предпочитал бытописание босяков и бандитов, сцен и коллизий Хитрова рынка, а не хронику дворянских гнезд Замоскворечья. Но теперь в лично-моем сознании существует устойчивое понятие «алма-атинской прозы», с чьим авторством оно связано, думаю, ясно.

 ..

Любопытно, а была в Казахстане газета «Гудок»? я бы в ней поработал.

**

 

сумбурный суицид все как-то несусветно под поезд лег а шпалы в жернова: и кажется что падают из детства как камешки сыпучие слова: Каренина у-шла за Берлиозом а Аннушка купила маргарин поэзия на рельсах стала прозой попробуй цианид или стрихнин. травится? - нет! и дуло пистолета направил в глаз и палец на курок как вдруг внезапный голос - завтра лето!

давай в петлю ногами на восток.

на табурет залез стою киваю прощаться не с кем лампочка молчит возможно так пытался и Есенин отправится под сень гранитных плит. не повторюсь! - и прыгаю с балкона

летаю с полчаса и где земля?

похоже пересменка у Харона

пойду туда сквозь ночь и тополя что Бунин заблудился на аллеях а Мережковский выехал в Тибет

за мною след до века не истлеет а смерти нам бессмертным в мире нет

--

uncreature*

 

(1) безукладная контемпоральность – современная общественная структура с невыраженными социальными слоями, стремящаяся к лепрогумусу.

(2) послесловие к предисловию:

Насколько нужен разум? What about mind?

И кому?

 - он и литератору в основном ни к чему, с языком вместе. 

Вот Дэн Браун к примеру, -Код Да Винчи-, ахинея несусветная, да еще писанная английскими петроглифами.

Ведь это даже не текст!

Недаром издатели печатают его гарнитурой по Мильтону, для слабовидящих; каждый знак размером с фалангу йети, или еху, и с такими интервалами между строк, что хоть бизонов табунами выгуливай.

Понятно для кого, но и здесь другой резон.

Если ужать это дело в чеховский формат, или, не дай Иегуда, в шоссейную укладку Керуака, то всей книги на брошюрку от мормонов. Пять страниц, обложка, салфетка и визитка союза миллениалов Y-DOWN. А там фейс-контроль уже не пороге проверяет, очки настоящие, азбуку знает? – пинок и на Пикадилли, окурки собирать.

А мы пока читаем.

Литературу.

И зачем?

Наверное, чтобы остаться последними мамонтами в блошином мире.

Нет ничего дороже личного размера.

Vale!

(3) о волшебной пьесе драматурга Арсена Баянова -Джон Леннон и Я- читаем: Темный мёд – Дикие яблоки/Wild Honey - Dark Apple

https://www.beatles.ru/books/articles.asp?article_id=2273